Идеология традиционно является фундаментальным принципом проведения американской внешней политики. Основные доктрины, заложившие характер последующих внешнеполитических курсов, появились еще в начале XIXв. Так, в 1823г. появилась «Доктрина Монро», фактически устанавливавшая военно-морское господство в Западном полушарии и не допускавшая вмешательства в «американские дела» со стороны третьих стран. В 90-х гг. того же века один из признанных теоретиков американского экспансионизма Ф.Дж.Тэрнер выдвинул теорию «подвижных границ», суть которой состояла в отрицании установленных границ и, как следствие, в стремлении расширять их, пока весь мир не станет американским – в этом, по мнению автора, заключалась «предопределенная судьба» Соединенных Штатов (3). Впоследствии к необходимости и неизбежности развития американского гегемонизма во всех областях призывали Б.Адамс и Зб.Бжезинский.
США могут по праву гордиться следованием первым идеологическим и концептуальным основам внешней политики, несмотря на некоторую их трансформацию в течение весьма продолжительного периода времени. При этом необходимо отметить, что фундаментальные принципы внешнеполитического курса передавались от одного поколения руководителей страны другому, независимо от того, к какой из двух политических партий они принадлежали. Нередко можно услышать мнение, что для России «лучше, когда у власти в Вашингтоне находятся демократы». Однако на деле между лидерами-представителями Демократической и Республиканской партий США нет кардинально разнящихся концептуальных положений при проведении внешнеполитического курса (в отличие от внутренней политики), особенно в отношении России.
Новые времена – «новый мировой порядок»
На период президентства Дж.Буша-старшего приходится трансформация международного статуса США, вызванная структурно-политическими изменениями на мировой арене. Распад СССР создал весьма благоприятную обстановку для Вашингтона: ведущие европейские державы – Великобритания, Франция и новая объединенная Германия, имеющая огромный потенциал, − настроены в отношении США крайне лояльно, Россия, стремясь войти в «клуб» западных стран, проводит американоцентричную политику, а Китай придерживается позиций невмешательства в дела, напрямую не затрагивающие его интересы. Прекращение существования Советского Союза воспринималось как идеологическая победа в «холодной войне», и, соответственно, победа демократических принципов над коммунизмом. Это, в свою очередь, укрепило Вашингтон во мнении «правильности» продвижения внешнеполитического курса Америки как носителя определенной системы ценностей и, по словам виднейшего политика США Г.Киссинджера, «породило искушение переделать мир по американскому образу и подобию» (5). Таким образом, прочную идеологическую основу получила концепция «распространения демократии», которая стала реализовываться с начала 1990-х гг.
Преемник Р.Рейгана Дж.Буш-ст. был представителем неоконсервативного крыла Республиканской партии. Его президентство началось в обстановке преобразования двусторонних отношений США и СССР, заложенных предыдущей администрацией, что, безусловно, сказалось на формировании американского внешнеполитического курса. 11 сентября 1990г., чтобы добиться одобрения введения войск в Ирак, Дж.Буш обратился к конгрессменам с высокопарной речью, главным положением которой являлось заявление о стремлении США к построению нового мирового порядка. Этот порядок, по словам Буша, будет свободен от боязни террора, но даст возможность установить прочный мир и всеобщую справедливость. По сути, вторжение Ирака в соседний Кувейт был весьма своевременным и «показательным» шагом, лишь подтверждающим слова Дж.Буша о том, что в нынешнее время необходимо противостоять угрозам во всем мире, поскольку они могут возникнуть даже там, где их никто не предвидел. Соответственно, Америке, как единственному мировому лидеру, требуется возможность быстрого переброса войск «в любой уголок мира» (12). К тому же нестабильность в мире, которую может вызвать конфликт между Ираком и Кувейтом потребует вовлеченности Америки в происходящие деструктивные процессы.
В «доктрине Буша-старшего» наблюдается сходство с «доктриной Рейгана» - доктриной «нового глобализма», высказанной предыдущим президентом в феврале 1998г. Суть ее была достаточно проста: Вашингтон фактически отказывался от «сдерживания» США в отношении коммунистических стран. Именно советское направление (а впоследствии регион России и СНГ) становится приоритетным во внешнеполитическом курсе Дж.Буша. Отчасти «доктрине Буша» предшествовала концепция «нового политического мышления», высказанная М.Горбачевым 8 декабря 1988г. на сессии Генеральной ассамблеи в ООН в Нью-Йорке. С 1985г. СССР фактически стремился не просто отказаться от конфронтации с Западом, но и сблизиться с ним. Поэтому основными положениями концепции «нового политического мышления» стало провозглашение разоружения (в контексте призыва отказаться от возможности применения ядерной войны в качестве средства для урегулирования международных споров), возведение общечеловеческих ценностей в разряд приоритетных перед интересами отдельных государств, и, как следствие, отказ от тезиса ведения классовой борьбы за отстаивание классовых же ценностей. Фактически с провозглашением последнего пункта советским руководством был взят курс на деидеологизацию международных отношений, поскольку СССР, по сути, признавал победу и преимущества Запада во главе с США в идеологической сфере. Именно так это и было воспринято самим Западом при дальнейшем отождествлении себя победителем в «холодной войне» с проигравшим Советским Союзом.
Руководство России во главе с М.Горбачевым полагало, что все уступки и «издержки» внешней политики (например, согласие на объединение Германии и вхождение ее в блок НАТО, правда, с небольшими «поправками») обязательно будут оценены Вашингтоном по достоинству, а именно: Москва получит не только необходимую финансовую помощь для реализации перехода к демократическому строю, но и статус равноправного партнера и даже союзника США. Администрация Белого дома, однако, при всей видимой поддержке правительства Кремля, не просто не рассматривала Москву в таком качестве, но осуществляла политику, фактически «привязывающую» Россию к США. Так, например, в аналитической записке Совета по национальной безопасности США от 14 марта 1989г. заключалось следующее: «Соединенные Штаты должны попытаться придать «необратимый характер реформам» в Советском Союзе… чтобы ни Горбачеву, ни его последователю не удалось бы приостановить их или повернуть вспять. Это дает нам в руки рычаг воздействия, которым восемь лет назад мы не обладали. Политика США должна быть нацелена не на то, чтобы «помочь» Горбачеву, а скорее на то, чтобы умело «бросить вызов» Советам и, таким образом, направить их развитие в нужное нам русло» (1). Подобный подход сохранился и в отношении новой власти Кремля. Вашингтон поддерживал позиции Б.Ельцина, а тот, в свою очередь, поддерживал и внешнеполитический курс своего предшественника М.Горбачева. Однако вместо того, чтобы разработать реальную концепцию внешней политики, новое руководство в Москве продолжало весьма наивно «надеяться» на установление равноправных партнерских и союзнических взаимоотношений с США, о чем и заявил Б.Ельцин во время саммита Генассамблеи ООН 31 января 1992г. Но реакция Дж.Буша была достаточно сдержанной: «…новые взаимоотношения не могут быть просто продекларированными Москвой или поддержаны другими; они должны быть заработаны» (10). А «заработаны» они должны были быть путем односторонних действий и уступок, таких как, например, создание свободной рыночной экономики, сокращение вооружения, свертывание активной (по мнению США) внешней политики в постсоветском регионе и странах «третьего мира». То есть фактически помощь и поддержка Москвы со стороны США ставилась в прямую зависимость от шагов к ослаблению России в политической и военно-технической сфере. Подтверждением этому может послужить и секретный документ, принятый в 1992г., под названием «Рекомендации для оборонного планирования». Его суть состояла в том, чтобы укрепить свою роль мирового гегемона и не допустить возникновения в Евразии какого-либо регионального лидера, способного контролировать эту территорию (4). Данное положение полностью соответствует доктрине «нового мирового порядка» и, как и сама доктрина, строится исключительно на национальных интересах США. Они были и остаются догмой для всех республиканских администраций, которые ставят принципы школы «реализма» во главу угла при проведении внешней политики, начиная с эпохи президентства Т.Рузвельта. Именно он был первым президентом, настаивавшим на том, что долг Америки – распространять свое влияние на весь земной шар и строить отношения с миром на основе концепции национальных интересов. Впрочем, подобное обоснование реализации внешнеполитических курсов является во многом основой и для большинства глав Белого дома, представляющих партию Демократов.
«Расширенная демократия» или «демократическое сдерживание»?
Концепция «нового мирового порядка» не нашла должной поддержки у американского общества, поэтому новой администрации Б.Клинтона было необходимо несколько изменить ее, оставив при этом российское направление внешней политики приоритетным. Основными задачами Белого дома стало не только укрепление роли гегемона США, но и максимальное распространение своего влияния на новые постсоветские государства с последующей целью предотвратить воссоединение СССР в любом виде. Вашингтон никогда не уходил от одной из фундаментальных концепций, лежащих в основе американской внешней политики, − концепции «исторической миссии» США нести «свет демократии» всем «нуждающимся» в ней странам. В результате данная парадигма, приспособленная к современным условиям 1990-х гг., нашла реализацию в идее «расширения демократии», высказанной помощником президента по вопросам национальной безопасности Э.Лэйком в сентябре 1993г. Концепция «расширения демократии», или «доктрина Клинтона», предполагала содействие демократизации бывших советских республик, которая провозглашалась приоритетом внешней политики США, с целью установления преимущественного американского влияния в ряду «молодых демократий». В отношении России доктрина предполагала продолжение курса Дж.Буша на уменьшение угрозы использования и распространения ядерного оружия, всестороннюю поддержку демократических преобразований и подлинной рыночной экономики. Подобно предшественнику, Б.Клинтон оказывал поддержку лично Б.Ельцину, как главному реформатору, хотя реализацию концепции «расширения демократии» не связывали исключительно с конкретным руководством Москвы.
Изначально «доктрину Клинтона» в России приветствовали, полагая, что она направлена на последующее увеличение финансирования в поддержку демократических реформ в стране. Действительно, за первые полгода пребывания Б.Клинтона на посту президента США в рамках различных финансовых программ России было выделено 4,5 млрд долл. Однако вскоре выяснилось, что основная экономическая помощь в ходе реализации доктрины приходится на страны Восточной Европы, а не на Россию. Основной причиной этого служило некоторое изменение внешнеполитического курса Белого дома на российском направлении. С одной стороны, по словам куратора внешней политики США в отношении России С.Тэлбота, «проблема РФ - это вопрос внутренней политики Соединенных Штатов» (14). С другой стороны, по мнению, широко разделяемому в политических кругах американского истеблишмента и напоминающему «доктрину сдерживания» Г.Трумэна, «поддерживая российский свободный рынок и российскую демократию, американский курс должен одновременно ставить препятствия российскому экспансионизму» (2). При этом понятие «экспансионизм» трактовалось весьма обширно: под него подпадали и действия Москвы в Чечне с 1994г., и участие России в урегулировании конфликтов в СНГ (грузино-абхазского конфликта и гражданской войны в Таджикистане) и. т.д.
Во второй половине президентства Б.Клинтона политика США в отношении России несколько изменилась, не выходя при этом за рамки концепции «расширения демократии». Вашингтон продолжал оказывать поддержку Москве (хотя и не в таком объеме, как в первой половине 1990-х гг.), способствовал принятию России в «Большую семерку», номинально превратив ее в «Большую восьмерку», распространил на нее программу «Партнерство ради мира», продемонстрировав тем самым «отсутствие противостояния» НАТО с Россией, но при этом не позволяя ей каким-либо образом влиять на принимаемые решения. Наряду с этим, в рамках «доктрины Клинтона» появилась концепция «геополитического плюрализма», суть которой заключалась в проведении такого внешнеполитического курса в отношениях с Россией, при котором она не будет и не сможет стремиться к господству над соседними государствами, превратившись в «нормальную страну», такую как Англия или Франция (11). При этом США отходили от представления о приоритетности российского внешнеполитического направления и занимали позицию демонстративного дистанцирования от нее.
Это же подразумевало и начало проведения достаточно жесткой политики отстаивания своих национальных интересов, что проявлялось в ускорении процессов становления «независимости» стран СНГ, другими словами, «оттягивании» бывших советских стран от Москвы, а также в расширении и углублении НАТО. Последний шаг был явной демонстрацией того, что Вашингтон, как и при администрации Дж.Буша, абсолютно не учитывает интересы Москвы, поскольку расширение Альянса не только противоречило обещаниям бывшего президента, данным М.Горбачеву, но и объективно не могло не рассматриваться Москвой в качестве угрозы безопасности страны. Еще одним подтверждением того, что США никогда не рассматривали Россию в качестве партнера, к которому, соответственно, необходимо прислушиваться, явилась американская агрессия против Югославии. Испортившая (хоть и ненадолго) отношения с Москвой, военная акция против небольшой страны была проведена исключительно в интересах Америки. Целями было, во-первых, уничтожить успешную югославскую экономику, которая противилась реформам МВФ и могла своим примером убедить соседние государства Восточной Европы пойти «своим путем» экономического развития; во-вторых, оправдать в глазах ряда европейцев существование теряющего значение после ликвидации ОВД блока НАТО; и, в-третьих, установить контроль над политическими и энергетическими процессами в этом регионе (последующее развертывание на территории Косова одной из крупнейших военных баз и регулирование планируемого нефтепровода от Каспия до Албании, Македонии и Болгарии (АМБО)) (9).
Таким образом, внешнеполитический курс Б.Клинтона на российском (и не только) направлении полностью вписывался в общую концепцию американского доминирования. «Доктрина Клинтона» являлась, по сути, преемницей «доктрины сдерживания» Г.Трумэна в более «демократичном» варианте: она также была направлена на препятствие усиления России в любой сфере, но посредством более «мягких» методов – распространения демократических ценностей на бывшие советские страны с целью добиться создания «пояса молодых демократий» проамериканской направленности.
Фактически, в 1990-е гг., несмотря на нахождение у власти представителей двух, как представляется, противоположных американских партий, между их политикой в отношении России четко прослеживаются несколько общих черт. Во-первых, согласно убеждениям и республиканцев, и демократов, развал СССР отвечал жизненно важным интересам США, поскольку открывал двери всесторонней реализации «исторически предназначенного» доминирования Америки в мире. Восстановление же Советского Союза в любом виде этим интересам противоречило. Во-вторых, представители обеих партий были крайне заинтересованы в ослаблении международных позиций России, впрочем, не в ее полном развале, поскольку это означало бы потерю Москвой роли достаточно важного геополитического фактора, что грозило изменить баланс сил в мире в целом и в Евразии в частности не в пользу США. В-третьих, республиканцы и демократы неизменно активно поддерживали и подпитывали стремление бывших советских республик к независимости, причем «котировка» лидеров этих стран во многом зависела от степени их оппозиционности интеграционным процессам в СНГ под эгидой России и отхода от самой России (впрочем, этот фактор имеет немаловажное значение в глазах американского истеблишмента и сегодня). И, наконец, в-четвертых, администрации от обеих партий стремились превратить энергоэкспорт России в основную статью ее дохода, не позволяя развиваться другим отраслям, в первую очередь, сельскохозяйственной, дабы из импортера американского зерна (которое имеет огромное значение в контексте формирования мировых продовольственных потоков) Россия не превратилась в его поставщика.
Итак, политика демократа Клинтона не только не намного отличалась от политики его предшественника республиканца Дж.Буша-старшего, но и являлась своего рода продолжением доктрины «нового мирового порядка», а также явилась одной из основ для провозглашения «доктрины Буша-младшего», появившейся в 2001г.
Тень Рейгана в XXI веке
В первые месяцы у власти администрации Дж.Буша-мл. идеологические дискуссии о новом внешнеполитическом курсе США в целом проводились в русле политики последних лет правления Б.Клинтона, несмотря на критику его курса со стороны консерваторов за излишнюю «мягкость» и «уступчивость». Речь шла о необходимости «расширять сферу демократии в международной политике», руководствуясь «ценностноцентричным» подходом, при продолжении курса на прагматичность политики в целом. События 11 сентября 2001г. активно трактовались представителями американского научно-политического сообщества с точки зрения политической идеологии, а именно, с позиций концепции «столкновения цивилизаций», автором которой является С.Хантингтон. Террористическую атаку на башни-близнецы рассматривали не только как конфликт культурно-ценностных систем − иудейско-христианской и мусульманской, но и как вызов американской либеральной демократии со стороны авторитарных режимов. В этой ситуации представители обеих партий, демократы и республиканцы, стали активно выступать в поддержку «глобальной демократической миссии США». Таким образом, республиканская администрация Дж.Буша-мл., объясняя свое вторжение в Афганистан, а затем и в Ирак, использовала термины из арсенала демократов. Политика нового президента в целом соответствовала «доктрине Клинтона», но в более жестком и агрессивном формате, что характерно для республиканцев.
В действиях администрации Дж.Буша-мл. также наблюдалась определенная преемственность внешнеполитического курса Р.Рейгана, которая особенно проявлялась в основных направлениях руководства страной. Во-первых, это наличие крепких вооруженных сил, способных быстро и эффективно реагировать на любые вызовы и угрозы; во-вторых, проведение внешней политики, насаждающей американские принципы за рубежом; и, в-третьих, взятие ответственности за особую «миссию» Америки в сохранении и распространении международного порядка, благоприятного для интересов и безопасности США. Однако политика нового президента носила радикальный, агрессивный характер, который проявился после терактов 11 сентября 2001г. Подобный внешнеполитический курс обсуждался в консервативных политических кругах еще в 1997г. и был изложен идеологами Проекта «Новый американский век» (PNAC) (7). Однако реализации основных постулатов проекта мешало, главным образом, отсутствие явного врага, который мог бы оправдать такую, по сути, интервенционистскую политику. События сентября 2001г. явили миру того самого врага, против которого было необходимо бросить огромные силы.
В июне 2002г. в Вест-Пойнте президент Дж.Буш-мл. озвучил так называемую «доктрину Буша», представлявшую собой квинтэссенцию внешнеполитических воззрений и устремлений Белого дома. Доктрина основывалась на двух основных принципах: Соединенные Штаты будут прикладывать все необходимые усилия для сохранения своего превосходства и отныне присваивают себе право предпринимать упреждающие действия, или, другими словами, право нанесения превентивных ударов (8).
Таким образом, Дж.Буш-мл. на основе применяемых ранее внешнеполитических доктрин и концепций открыто заявил о следовании наряду с концепцией глобального доминирования идеологии превосходства, суть которой выражалась предельно просто: победившие в «холодной войне» США – самая сильная мировая держава, а, следовательно, право на стороне сильнейших. Разумеется, в контексте такой идеологической самоидентификации Америка по-прежнему не рассматривала ни одну страну в качестве равноправного партнера или союзника, тем самым в очередной раз отказывая России в получении такого статуса.
В соответствии с американской стратегией глобального доминирования, США фактически давали понять, что будут считаться с Россией постольку, поскольку это не противоречит интересам Вашингтона. В целом Россия оценивалась как страна, потенциально способная помешать реализации тех или иных планов США, поэтому Вашингтоном полностью принималась возможность политики «жесткого прессинга» Москвы, особенно в условиях отсутствия у последней необходимой мощи и международного влияния для адекватного ответа (13). Администрация Дж.Буша старалась выстраивать отношения с Россией, в значительной степени опираясь на противоречия в позициях двух стран, самыми серьезными среди которых можно назвать неодобрение Вашингтоном действий Москвы в Чечне, опасения, связанные с ростом авторитаризма и прекращением либеральных реформ, а также критика отношений России с рядом стран «третьего мира» (Ираном, Ираком, Ливией) и возможности передачи им Москвой военных технологий. В то же время, несмотря на готовность к возможному осложнению отношений с руководством Кремля в контексте данных противоречий, Вашингтон понимал, что отношения с Москвой по-прежнему имеют большое значение для США при решении ряда важных задач, таких как контроль над распространением ОМУ, предотвращение образования антиамериканского блока, обеспечение безопасности в Европе, обеспечение максимального доступа к ресурсам Каспийского региона и странам СНГ. В целом, учитывая столь резкую позицию новой Администрации в отношении России, можно было предполагать, что произойдет серьезное усиление тенденции к ужесточению политики в диалоге Вашингтон-Москва. Примером этому могут послужить слова из выступления К.Райс в период подготовки к президентским выборам: «Вопрос заключается в том, насколько мы близки к тому, чтобы начать проводить политику сдерживания и карантина в отношении России, а не политику сотрудничества» (15). В то же время было очевидно, что необходимо отказаться от исключительно негативного восприятия России, что нашло отражение в выборе курса, сочетающего «сдерживание и диалог», то есть традиционную республиканскую жесткость и продолжение вовлечения России в международное сообщество демократических государств при дальнейшем способствовании проведения Москвой реформ.
Теракты 11 сентября 2001г. в некоторой степени изменили подход Вашингтона к Москве, полностью поддержавшей провозглашенную им борьбу с терроризмом. Воспользовавшись предложенной помощью в антитеррористических кампаниях, администрация Дж.Буша изменила курс на сближение с Россией, впрочем, не без выгоды. Видимое улучшение двусторонних отношений помогло не только заручиться поддержкой Москвы в борьбе с международным терроризмом, но и предоставило возможность закрепиться в некоторых республиках СНГ, используя их территории как удобные стратегические пункты для размещения своих военных баз, а также обеспечило в целом «спокойную» реакцию России на перспективу дальнейшего расширения НАТО. Однако провозглашение Москвы «партнером» Вашингтона было, по сути, лишь на словах. Реальные действия Белого дома говорили об обратном: летом 2002г. США вышли из Договора по ПРО от 1972 года, что было воспринято Москвой как отказ Соединенных Штатов от взаимного ядерного сдерживания, особенно на фоне упорно продолжающейся работы Вашингтона по созданию и расширению системы ПРО в Европе. В 2003г. США осуществили интервенцию в Ирак, против чего категорически выступала Москва. В 2004г., после самого крупного расширения блока НАТО, Вашингтон заговорил о возможном принятии в Альянс Украины и Грузии, что дало серьезную трещину в российско-американских отношениях. В 2007г. США заявили о готовности в скором времени разместить элементы американской системы ПРО в Польше и Чехии, несмотря на решительные протесты Москвы. Последней каплей, перевесившей чашу российско-американских отношений в сторону кризиса, стала агрессия Грузии, поддерживаемой Вашингтоном, против двух стремящихся вырваться из-под ее контроля республик – Абхазии и Южной Осетии. Война между Россией и Грузией фактически была опосредованной войной между Россией и США.
Агрессивная политика администрации Дж.Буша-мл. старалась максимально нивелировать национальные интересы России, «задвигая» ее на периферию международного политического процесса. Война в Грузии во многом была призвана проверить Москву «на прочность»: способна ли она отстоять свои позиции или нет. Дж.Буш-мл. выстраивал внешнеполитический курс Америки, основываясь исключительно на идеологии неоконсерватизма, что и определило основные принципы его политики: приоритетное значение силы над правом (пример вторжения в Ирак), навязывание своих взглядов, интересов и ценностей всему миру как априори правильных, поскольку исходили они от «победительницы» в «холодной войне». Такая концепция главенства в мире не могла не вступить в противоречие с интересами России, укрепившей свои позиции со времен смены власти в Кремле в 2000г. Не допуская перехода «недружественных» отношений в фазу открытой конфликтности, Вашингтон при президентстве Дж.Буша-мл. фактически избрал политику «избирательного сотрудничества» с Москвой при одновременном давлении на нее во внутри- (в вопросах прав человека и отсутствии демократии) и внешнеполитической сферах. Эта политика была в целом продолжена его последователем.
Новое поколение - старый курс
Б.Обама занял пост президента США в один из наиболее тяжелых периодов в истории страны. Эпоха управления Дж.Буша-мл., погрузившая Америку в многолетнюю изматывающую войну на Ближнем Востоке, негативно отразилась не только на критическом и несколько враждебном восприятии позиций Белого Дома общественностью внутри страны, но и международным сообществом. Агрессивная политика республиканцев с начала 2000-х годов требовала пересмотра и выработки нового подхода. Это, безусловно, отразилось и на отношениях США с Россией.
В конце своего пребывания в Белом доме президент Дж.Буш признал ошибки своего внешнеполитического курса (главной из которой было вторжение в Ирак), среди которых отметил явное недооценивание значения России для глобальных интересов США. Ближневосточное направление внешней политики объявлялось приоритетным, однако помощь и поддержка Москвы, особенно по таким вопросам, как урегулирование иранской ядерной проблемы и содействие в афганском кризисе, лишь укрепили бы позиции США. Фактически, политика «перезагрузки» для Вашингтона означала предложение, во-первых, удержать отношения с Москвой от сползания до «точки невозврата», итогом которой могла стать и новая «холодная война»; во-вторых, попытаться вернуть эти отношения хотя бы на тот уровень, после которого начался их резкий спад; в-третьих, определить новый вектор двухстороннего сотрудничества.
На официальном уровне Б.Обама признал окончание эры «однополярного мира», существовавшего с момента распада Советского Союза. Позиция Б.Обамы состояла в том, что, какая бы конфигурация сил ни была расставлена на мировой арене, США более не смогут быть единственной сверхдержавой, располагающей безраздельным влиянием. Впрочем, это вовсе не означает отказ Америки от позиций лидера. Об этом говорит хотя бы недвусмысленное название одной из статей Б.Обамы – «Возрождение американского лидерства». Приверженность сохранению мирового лидерства подтвердила и госсекретарь США Х.Клинтон, заявив, что «в условиях, когда все больше государств сталкиваются с общими вызовами, у нас есть шанс, и мы несем огромную ответственность за то, чтобы использовать американское лидерство для решения проблем совместно с другими странами. Это и есть сердцевина миссии США в современном мире. …Вопрос состоит не в том, может ли и должна ли наша страна быть лидером, а в том, как она будет воплощать лидерство в жизнь в XXI веке» (6).
Политика «перезагрузки», провозглашенная Б.Обамой в отношениях с Москвой официально была призвана продемонстрировать трансформацию видения России Вашингтоном. Безусловно, обладая вторым по количеству ядерным арсеналом, огромными природными ресурсами, а также званием крупнейшего экспортера углеводородов, Россия остается одним из крупнейших игроков в международных отношениях, несмотря на утрату статуса «сверхдержавы», и в Вашингтоне весьма внимательно относятся ко внешнеполитическим шагам Москвы, хотя и стараясь не демонстрировать приоритетность российского вектора. Поэтому «перезагрузка», или «концепция Обамы», должна была максимально способствовать нахождению точек соприкосновения по важнейшим вопросам мировой политики. Набор основных тем нового курса администрации Белого дома говорит о крайней степени значимости их разрешения для Вашингтона: подписание Договора СНВ-3, взаимодействие по Афганистану, в котором американские войска завязли более чем на 10 лет, а также сотрудничество по ядерной программе Ирана, с целью заставить Тегеран свернуть свои разработки. Конечно, в целом Россия также была заинтересована во взаимодействии с США по данным вопросам, однако и издержек для Москвы было немало. Главной из них является ухудшение отношений с Ираном, которое произошло не столько из-за поддержки Россией санкций Запада против Тегерана, сколько одностороннее решение о запрете продажи ему зенитно-ракетного комплекса С-300 совместно с перечнем ряда других видов вооружения. Конечно, можно объяснить подобный шаг некой договоренностью с США, например, о приостановке развертывания системы ПРО в Европе, однако, если это предположение верно, то Москвой был совершен серьезный просчет, поскольку Вашингтон не собирается сворачивать данную программу.
Это служит подтверждением проведения американской администрацией прежнего внешнеполитического курса в контексте концепции жесткого отстаивания национальных интересов страны. Фактически Вашингтон, несмотря на новый курс «перезагрузки», почти не отошел от прежней линии прагматичной внешней политики, сделав ее лишь несколько более «мягкой». «Концепция Обамы» была направлена на максимальное получение выгоды от улучшения отношений с Россией, будучи в целом построенной на традиционной политике односторонних уступок, совершаемых страной-«партнером». Именно поэтому она была «заточена» под решение определенных вопросов, таких, которые наиболее важны для Вашингтона и по которым с Москвой, как представлялось администрации США, удастся найти компромисс, при этом без подведения под новую политику с Россией серьезной базы на основе экономического сотрудничества и создания перспективной повестки дня. «Уступки» со стороны Вашингтона, такие как отказ от размещения элементов ПРО в Польше и Чехии и способствование принятию России в ВТО фактически таковыми не являются. Положительные перспективы от членства РФ во Всемирной торговой организации весьма спорны, а отказ от расширения противоракетной системы на территорию двух обозначенных стран был, по сути, заменен соглашением о развертывании элементов ПРО в Румынии, причем, без какой-либо консультации с Москвой.
Таким образом, несмотря на декларированное сближение с Россией, политика Б.Обамы осталась в рамках общего концептуального курса США, придающего приоритетное значение продвижению национальных интересов Америки. В проведении международной политики в целом Б.Обама несколько отошел от принципов предшественника Дж.Буша-младшего, например в вопросе осуществления односторонних действий, что нашло отражение, в частности, в ливийском кризисе: идея интервенции, фактически, принадлежала Вашингтону, однако ее реализацию взяла на себя в первую очередь Франция. Новая администрация Б.Обамы во многом рассматривала «перезагрузку» как инструмент, способный облегчить Вашингтону решение наиболее значимых проблем на так называемом «южном фронте», то есть в регионе Ближнего и Среднего Востока. Поэтому в политике на российском направлении администрация Б.Обамы проявила приверженность появившейся при Дж.Буше-мл. концепции «избирательного сотрудничества», чем и объясняется столь узкий круг тем, обсуждаемых в рамках «перезагрузки». Исходя из принципов, необходимых для реального партнерства двух стран, главными из которых являются приверженность единым стратегическим интересам и наличие взаимного доверия, становится очевидным, что российско-американский диалог все еще достаточно далек от такого уровня отношений, а Вашингтон не стремится его достичь. Соответственно, существуют все основания утверждать о сохраняющейся приверженности концептуальным основам политики «перезагрузки» в отношениях с Россией, свойственной всем американским администрациям, вне зависимости от их партийной принадлежности.
Мария Кабасакалова
Источник: «Центр стратегических оценок и прогнозов»
Список литературы:
1. Бешлосс М., Тэлботт С. На самом высоком уровне. – М., 1994. См. также: Золов А.В. США: борьба за мировое лидерство. Калининград, 2000.
2. Золов А.В. США: борьба за мировое лидерство. Калининград, 2000. – С.108
3.Карякин В.В. Военная политика и стратегия США в геополитической динамике современного мира. – М.: Граница, 2011.,С.59.
4. Каширина Т.В. Американская концепция «современного миропорядка» и американо-российские отношения на рубеже XX-XXIвв. URL: http://www.evestnik-mgou.ru/vipuski/2010_1/stati/pdf/kashirina.pdf
5. Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1997. С. 733.
6. Подлесный П.Т., Данилова Т. Ю. Российско-американские отношения при администрации Обамы: первые итоги, трудности и перспективы. Россия и Америка в XXI веке. №1, 2010. URL: http://www.rusus.ru/?act=read&id=175
7. Проект Нового Американского Столетия (PNAC). 12.06.2007. URL: http://t0x4.livejournal.com/786.html
8. Сорос Дж. Мыльный пузырь американского превосходства. - М.: Альпина Бизнес Букс, 2004. – С.8.
9. Энгдаль У.Ф. Столетие войны. Англо-американская нефтяная политика и Новый Мировой Порядок. С-Пб.,2008. – С.349.
10. Brown S. The Face of Power. – N. Y., 1994, рр.369-370
11. Brzezinski Z. The Premature Partnership // Foreign Affairs. March/April 1994. Vol. 73, Issue 2
12. President George Bush. “Reshaping Our Forces”. A speech delivered at the Aspen Institute, Aspen, Colorado, August 2, 1990.; Vital Speeches of the Day. Vol. 56, No. 22, September 1, 1990. рр. 676-679.
13. Republican Platform 2000. Renewing America’s Purpose. Together; Rice C. Promoting National Interest. — P. 45-62.
14. Talbott S. American Leadership in the Post-Cold War Period // USA Today Magazine. May 1, 1996. Vol. 124
15. Talbott S. The Russia Hand. A Memoir of Presidential Diplomacy. — N.Y., 2002. — P. 292.
