Доклад о деятельности биолабораторий в Грузии, Армении, Казахстане и Узбекистане — скачать в pdf
Будучи немаловажным фактором развала действующей системы международного права, военно-биологическая деятельность США на постсоветском пространстве и в целом на пространстве «Большой Евразии» достаточно давно привлекает внимание как специалистов, так и широких общественных кругов. Без понимания исторического контекста «биологических войн» невозможно в полной мере осознать её актуальные формы и методы, а также возможные негативные последствия. Так, сотрудничество США с японскими военными преступниками из печально известного «отряда 731» в годы Корейской войны было официально признано в 1999 году, хотя соответствующая документация не опубликована и через 20 лет. Имея достаточно давнюю историю, военно-биологические программы американской армии базируются на прочном фундаменте «государственно-частного партнёрства», органично сочетающего проекцию геополитической мощи и экономическую экспансию в интересах «частных» подрядчиков, тесно связанных со структурами военно-промышленного комплекса. Так, по крайней мере, при молчаливой поддержке ЦРУ, боевики, связанные с террористической сетью противников «режима Фиделя Кастро», занесли в 1971 году на Кубу вирус африканской чумы, что вынудило только за полтора месяца уничтожить 500 000 заражённых животных. По мнению некоторых экспертов, недавняя масштабная эпидемия Эбола в странах Африки (2013 г.) свидетельствует о вероятном тестовом испытании одного из перспективных видов нового биологического оружия. В настоящее время, в частности, поддерживаемые Агентством перспективных исследовательских проектов в области обороны США (DARPA) программы распространения генно-модифицированных вирусов могут восприниматься в качестве разработки биологических агентов средств их доставки к вражеским целям[1].
«Помимо возрастающего риска попадания биоагентов к террористам, к группировкам, которые преследуют цели противоправного свойства…, мы, к сожалению, в последнее время наблюдаем определённую тенденцию к размыванию универсальных общепризнанных, общепринятых норм и механизмов в сфере контроля над вооружениями и нераспространения оружия»,
– отметил в ходе II международной конференции «Глобальные угрозы биологической безопасности: проблемы и решения» заместитель министра иностранных дел России Сергей Рябков, по словам которого, Вашингтон следует целенаправленной линий по слому действующей международно-правовой системы в этой чувствительной сфере. В очередной раз дипломат обратил внимание на то, что
«при участии правительственных структур США осуществляется активная медико-биологическая деятельность за пределами национальной территории, которая вызывает у нас озабоченности и вопросы, в том числе в рамках конвенции о биологическом и токсинном оружии». При этом «странно, если не сказать несуразно, выглядят попытки наших американских коллег блокировать возобновление переговоров по верификационному механизму, но одновременно получить односторонний доступ на интересующие их зарубежные микробиологические объекты, про которые они не устают распространять информацию, по нашей оценке, не соответствующую действительности».
Непрекращающееся расширение охватывающей 25 стран военно-биологической инфраструктуры Пентагона, её неуклонное приближение к границам России, а также Ирана и Китая, сводит на нет пропагандистские утверждения о «гуманитарной направленности» засекреченной деятельности микробиологов и врачей в погонах, имеющих дело с возбудителями особо опасных инфекций.
В октябре 2015 года секретарь Совета Безопасности России Николай Патрушев отметил, что количество лабораторий на территории стран СНГ под управлением США возросло в двадцать раз; при этом на создание биологического оружия военной направленности выделяются десятки миллиардов долларов. Уже сам факт поддержки и финансирования деятельности зарубежных референс-лабораторий Пентагоном и его структурными подразделениями (такими, как Агентство по уменьшению угроз, DTRA) является основанием для подозрения нарушений самого главного запрета, установленного упомянутой Конвенцией 1971 года, а именно – на осуществление деятельности в военных целях. Речь идёт об обязанности никогда, ни при каких обстоятельствах не разрабатывать, не производить, не накапливать, не приобретать каким-либо иным образом и не сохранять микробиологические или другие биологические агенты или токсины, каково бы ни было их происхождение или метод производства (п. 1 ст. I). Указанный запрет касается микробиологических и иных биологических агентов и токсинов, а также их таких количеств, не предназначенных для профилактических, защитных или других мирных целей (п. 1 ст. I). Помимо этого, запрет касается оружия, оборудования или средств доставки, предназначенных для использования таких агентов или токсинов во враждебных целях или в вооружённых конфликтах (п. 2 ст. I). Конвенция ориентируетгосударства на сотрудничество исключительно в мирных целях, возлагая на них обязанность по возможности сотрудничать в оказании содействия, в индивидуальном порядке или совместно с другими государствами или международными организациями, дальнейшей разработке и применению научных открытий в области бактериологии (биологии) для предотвращения болезней или для других мирных целей (ст. X).
Между тем, ещё в конце 1980-х годов Центр медицинской разведки Вооруженных Сил США начал активно собирать и анализировать информацию о микробиологических исследованиях в странах третьего мира, число которых после 1991 года органично пополнилось постсоветскими республиками[2].
Наиболее продвинутый характер эта деятельность носит на территории Грузии, а также на Украине, элиты которых, из числа постсоветских стран, далее других продвинулись по пути обслуживания военно-политических интересов «коллективного Запада».
Значительное финансирование разработок в сфере молекулярной биологии и медицины, фундаментальных и прикладных биотехнологий, рост соответствующих затрат вряд ли может рассматриваться в отрыве от актуальных внешнеполитических задач как отдельных государств, так и трансграничных субъектов внешнеполитического действия, включая международные объединения, частные военные кампании, либо же террористические группировки. Ещё в период второй чеченской кампании в российской прессе встречались упоминания о наличии у незаконных вооружённых формирований, действовавших на Северном Кавказе, элементов бактериологического оружия. Как свидетельствуют вышеупомянутые «случайные» рассылки спор сибирской язвы, опасность сохраняется в полной мере[3].
* * *
Авторы настоящего доклада, подготовленного на основе открытых источников, рассматривают ситуацию в сфере биологической безопасности в контексте деятельности сети «референс-лабораторий» в Грузии, Армении, Казахстане, Узбекистане, других государствах, образовавшихся после 1991 года на месте Советского Союза. Прослеживается эволюция иностранного военно-биологического присутствия на постсоветском пространстве, эволюция его организационно-правовых механизмов, включая попытки мимикрии под якобы «гражданские задачи». Значительное внимание уделяется негативным последствиям деятельности биолабораторий для стран их пребывания, вызывающим обоснованную тревогу со стороны профессионального сообщества, структур гражданского общества, независимых зарубежных журналистов и исследователей.
Источник: "Военно-политическая аналитика"
Примечания
[1] Reeves R. G., Voeneky S., Caetano-Anollés D., Beck F., Boëte C. Agricultural research, or a new bioweapon system? // Science. 2018. — 05 Oct . Vol. 362, Issue 6410, pp. 35-37.
[2] К 1991 году СССР располагал мощным научным и промышленным военно-биологическим комплексом, управлявшимся, по утверждения некоторых авторов, секретной «империей» «Биопрепарат».
[3] В своё время турецкая пресса писала о том, что более 200 западных фирм продавали технологию и компоненты для производства химического и бактериологического оружия, а также средств его доставки «саддамовскому» Ираку, тем самым открыто нарушая вышеупомянутую Конвенцию о запрещении химического оружия и подрывая режим его нераспространения. И это далеко не единственный пример такого рода.
