Граничащие на юге с Россией государства Южного Кавказа (Азербайджан, Армения и Грузия) в прошлом напрямую были вовлечены в противоборство Российской империи с Ираном (Персией) и Турцией (Османской империей). В наши дни этот обширный и неспокойный район южного пограничья России является объектом как многостороннего соперничества, так и взаимовлияния. Особое место в этой отличающейся динамикой геополитической игре принадлежит Турции и Ирану, которые граничат с ныне независимыми республиками Южного Кавказа по периметру бывшей государственной границы СССР.
Турция: политические приоритеты на Южном Кавказе и в России
Современная Турция имеет немалый экономический и финансовый вес на всем постсоветском пространстве. В пользу Турции говорит ее стратегическое положение, позволяющее этой евразийской республике контролировать Черноморские проливы, играть видную роль в обеспечении безопасности в Черноморско-Каспийском регионе.
Обращает на себя внимание и то, что Турция считает – впрочем, не без основания – свои восточные районы относящимися к кавказскому региону.
Турция стремится к тому, чтобы развивать культурное взаимодействие со всеми исповедующими ислам народами постсоветского пространства, пытаясь оказывать выгодное для себя влияние на религиозно-политические процессы, происходящие в том числе и в российской умме. Помогает Турции продвигать свое влияние более привлекательный по сравнению с рядом других мусульманских стран Ближнего Востока имидж – государства, где возобладали течения умеренного ислама и где успешно функционирует светская политическая система, сочетающая элементы демократии западного типа.
Исламизм, или «политический ислам», оставался в Турции под строжайшим запретом, и вплоть до 1991 г. в турецком Уголовном кодексе сохранялась статья (№ 163), запрещавшая использование ислама в политических целях. Но турецкая модель светского государства всегда отличалась гибкостью, и конструктивные взаимоотношения между религиозными общинами и светской властью остаются важной предпосылкой для сохранения национального согласия, препятствуя росту религиозного радикализма.
За истекшее десятилетие Турция пришла к размыванию светской, западноориентированной модели, что является в известной мере отражением процессов, происходящих в турецком обществе, где правящая элита стремится к его трансформации в более консервативное, пронизанное исламскими ценностями и традициями. Хотя нынешних лидеров Турции называют исламистами, это, скорее, дань политической традиции, сложившейся в Турции, где националистам противостоят именно исламисты, так как политических сил, ориентирующихся на какие-либо другие ценности, помимо исламизма и национализма, в стране фактически нет. Вероятно, справедливее было бы говорить о противостоянии в современной Турции кемалистов и сторонников «мягкого ислама», то есть людей, пытающихся совместить модернизацию и умеренный ислам, рыночную экономику и демократические институты с традициями, базирующимися на исламе.
Претендовать на роль идеолога и вдохновителя тюркского единства в распавшемся СССР Турция начала в 1990-е годы. Турецкие политики попытались тогда вдохнуть новую жизнь во внешнеполитическую доктрину, вынашивавшуюся еще при Кемале Ататюрке – консолидацию под эгидой Турции объединенных культурной и лингвистической общностью народов, населяющих: Азербайджан, центральноазиатские республики (за вычетом персоязычного Таджикистана), непризнанную Турецкую республику Северного Кипра, ряд областей, автономий и национальных республик с компактно проживающими в них тюркоязычными этносами в России (Северный Кавказ, Татарстан, Башкортостан и др.), Китае (Синьцзян-Уйгурский автономный район), а также в Крыму (ставшем только недавно российским). Турецкие политики планировали создать единое политико-экономическое пространство для тюркских государств Евразии – с общим рынком, единой региональной энергосистемой, системой транспортировки энергоресурсов и пр. Этот проект, идейным вдохновителем которого был президент Т. Озал, в целом поддержали ЕС и США, заинтересованные в ограничении российского влияния на постсоветское пространство, хотя для России турецкие амбиции были предсказуемо неприемлемы, поскольку противоречили ее интересам.
В январе 1992 г. при министерстве иностранных дел Турции было создано Агентство тюркского сотрудничества и развития (TIKA), которое включало в себя два отдела, курировавшие экономические и культурные связи с новыми независимыми государствами СНГ. Начиная с 1993 г., Турция стала регулярно проводить саммиты тюркоязычных государств.
Между тем проект по созданию своего рода «содружества тюркоязычных государств» требовал значительных материальных и финансовых затрат, что в 1990-е годы Турции оказалось не по силам. Да и основным приоритетом турецкой внешней политики оставался западный вектор. Кроме того, форсированное вмешательство Турции в дела южнокавказских государств, других постсоветских республик грозило осложнениями в отношениях с Россией. Экономическое, энергетическое и торговое сотрудничество с ней Турция не готова была принести в жертву идеям общетюркской солидарности. Кроме того, хотя переживавшие серьезный системный кризис бывшие советские республики склонны были рассматривать Турцию как пример современного и динамично развивающегося государства, сделали турецкое направление приоритетным, пожалуй, только правящие элиты Азербайджана. В других республиках был взят курс на «многовекторность», в соответствии с которым приветствовались контакты с различными реальными и потенциальными экономическими донорами.
Идеология «неоосманизма» (Neo-Osmanlicilik), ставшая после победы на выборах 3 ноября 2002 г. Партии справедливости и развития (ПСР) во главе с Р. Эрдоганом (президентом Турции с 2014 г.) стержневой во внутренней и внешней политике Турции, нацеливает республику на обретение ею собственного «ближневосточного», а также «балканского», «кавказского», «среднеазиатского» измерений. Сотрудничество с государствами этих регионов Турция пытается сочетать с сохранением тесных стратегических отношений с Соединенными Штатами и Евросоюзом и одновременным расширением с Россией разнообразных связей, которые характеризуются позитивной динамикой, как в области торгово-экономического, так и политического сотрудничества. Достаточно сказать, что объём двусторонней торговли с Россией достигает 38 млрд долл. в год, из России Турция получает 50% потребляемого газа и ежегодно принимает миллионы российских туристов.
Турецкую внешнюю политику отличает такая особенность: региональная составляющая этой политики – будь она направлена на ЕС, Ближний Восток, Россию, Центральную Азию или Кавказ – превращена в неотъемлемую часть глобальной стратегии Турции, претендующей на роль одного из влиятельных игроков современной мировой политики. В рамках этой стратегии ПСР активно использует такие жизненно важные инструменты, как дипломатия и бизнес-структуры, развивает новые формы партнерства в различных регионах мира, и, в частности, расширяет турецкое культурное и политическое влияние в южном приграничье России – на Южном Кавказе.
Здесь внешнеполитическим и внешнеэкономическим приоритетом Турции остается Азербайджан, который развивает сотрудничество с Турцией на двусторонней основе и в рамках Организации Черноморского экономического сотрудничества и других объединений. По самому болезненному для Азербайджана вопросу – карабахскому – позиция Турция остается неизменной: она признает территориальную целостность Азербайджана и выступает за решение карабахской проблемы исключительно в пользу своего тюркоязычного «брата».
Если с Азербайджаном Турцию сближает культурно-языковый фактор, этничность и религия (ислам), то в отношениях с другой южнокавказской страной – Грузией, большее значение для Турции имеют вопросы экономики и политики, совместные проекты в области энергетики и транспортной инфраструктуры. Турция заинтересована также в Грузии как в стране, через территорию которой можно осуществлять транзит грузов в Россию и другие страны.
В прошлом грузинское руководство надеялось на то, что, широко открывая для Турции границы республики, оно сможет с помощью турецкого фактора ослабить российское влияние и в самой Грузии, и в регионе Кавказа. Результатом стало возрастание присутствия Турции в отдельных регионах Грузии, что особенно тревожно в контексте сохраняющихся притязаний Турции на Аджарию, которая формально остается под турецким протекторатом и включается часто в границы «Новой Турции» (по Карсскому договору 1921 г., который, правда, в 2005 г. был денонсирован Верховным Советом Грузинской Республики).
Перспективы нормализации отношений Турции и Армении не просматриваются, ввиду того, что Турция занимает в Карабахском конфликте сторону Азербайджана и отказывается признать историческую вину за геноцид армян в 1915 г.
Турецкая финансовая помощь Азербайджану и Грузии, предоставляемая в виде грантов, кредитов и технической поддержки, все же несопоставима с экономическим влиянием здесь куда более мощных игроков – ЕС, США, России, Израиля, других стран, имеющих на Южном Кавказе свои интересы. Поэтому Турция не связывает себя в этом регионе крупномасштабными проектами и предпочитает продвигать – с использованием элементов так называемой «мягкой силы» – коммерческие, культурные и образовательные программы, опираясь на формально негосударственные, но активно поддерживаемые турецким правительством структуры.
Так, созданное ещё в 1992 г. при аппарате премьер-министра Турции Турецкое агентство по сотрудничеству и развитию (ТИКА), Организация по совместному развитию тюркской культуры и искусства (ТЮРКСОЙ) и другие активно ведут, преимущественно в Центральной Азии и Азербайджане, деятельность, которую смело можно отнести не только к культурной и экономической, но и идеологической. Действует, кроме того, и такая структура, как Тюркская Парламентская ассамблея, Совет старейшин и Тюркская Ассамблея, которая занимается изучением общих исторических корней тюркской культуры.
Что касается энергетических и экономических проблем взаимодействия Турции с народами южного пограничья России, то эти проблемы относятся к компетенции учреждённого в 2010 г. в Стамбуле Совета сотрудничества тюркоязычных государств. В его состав, помимо Турции, входят три центральноазиатских государства (Казахстан, Туркменистан и Киргизия) и Азербайджан. Состоявшийся в начале июня 2014 г. в турецком Бодруме IV саммит Совета обсудил, наряду с другими проблемами, возможность транспортировки каспийских углеводородов в Европу. По результатам саммита была подписана декларация «Тюркский совет – современный Шелковый путь».
Обращают на себя внимание и попытки Турции наладить с постсоветскими государствами взаимодействие в военно-политической сфере. Так, в январе 2013 г. в Баку по инициативе Турции была учреждена «Евразийская ассоциация правоохранительных органов с военным статусом» в составе Турции, Азербайджана, Кыргызстана и Казахстана. Организация нацелена на сотрудничество входящих в неё государств в деле противодействия организованной преступности, террористической и контрабандной деятельности, активности радикальных исламистских групп. Особо подчеркивается, что данная ассоциация не является пантюркистским движением, не направлена против какого-либо общего врага, государства или организации и не предполагает противостояние, в частности, России.
В целом конфликта интересов Турции и России на Южном Кавказе не наблюдается, и речь может здесь идти лишь о частичном разграничении сфер влияния. Регионы к югу от России несомненно представляют ценность для нее самой, а также и для Турции, и здесь их сотрудничеству благоприятствует ряд объективных факторов.
Во-первых, это выгодное географическое положение Турции, которая контролирует Черноморские проливы, является своеобразным мостом между Европой и Азией, что открывает перед Россией и странами Южного Кавказа дополнительные возможности в плане реализации собственных экономических и политических интересов. Во-вторых, Россия и Турция, являясь каждая мотором региональной кооперации и создавая атмосферу доверия и взаимной заинтересованности всех участников интеграционных процессов, способствуют снижению напряженности в Южнокавказском и Черноморско-Каспийском регионах. В-третьих, Турция и Россия, как крупные евразийские государства со значительным мусульманским населением, способны при определённых обстоятельствах играть роль посредников в отношениях между странами постсоветского Юга с преимущественным мусульманским населением (Азербайджаном, в частности), Западом и миром ислама.
Основой для российско-турецкого сотрудничества с государствами российского южного пограничья является активное неприятие всеми ими радикального исламизма. Как Россия, так и Турция, сохраняют заинтересованность в сохранении светского характера политических систем в регионе.
Новые возможности в плане увеличения торгово-экономических контактов, а также и получения доступа к рынкам Сибири и Китая, открываются для Турции в инициируемых Россией совместно с Белоруссией и Казахстаном проектах углубленной экономической интеграции в рамках Евразийского экономического союза (ЕАЭС), к которому присоединилась в 2015 г. Армения. Учитывая открывающиеся в этом объединении новые выгодные перспективы, Турция, входящая в Таможенный союз ЕС, выразила заинтересованность в подключении в перспективе к евразийскому союзу.
Турция и Россия могут расширить своё двустороннее сотрудничество, если им удастся оградить эти связи от различных политических разногласий и давления со стороны США и некоторых европейских стран, ревниво относящихся к возможности формирования такого партнёрства. Учитывая характер новых вызовов, России намерена развивать сотрудничество с Турцией, несмотря на сохраняющиеся разногласия с ней по ряду проблем. Да и в целом, российско-турецкое сотрудничество имеет солидный потенциал, поскольку наши страны связаны многолетним опытом взаимодействия, серьёзным деловым и политическим партнёрством. Такое сближение с Россией побуждает Турцию к большему учету в регионе Кавказа российских интересов, к проведению там более сбалансированной политики.
Своеобразным оселком, на котором прошло проверку уже достаточно укрепившееся российско-турецкое партнерство, стал крымский вопрос вкупе с начавшимся после воссоединения Крыма с Россией украинским кризисом. Априори предполагалось, что Турция, как член НАТО и государство, стремящееся попасть в ЕС, должна была, подобно всем остальным участникам этих объединений, действовать в рамках блоковой солидарности, выказывая одновременно лояльность по отношению к западным союзникам, наделившим себя правом решать, какие страны мирового сообщества – нарушители международного права, а какие – нет. На какое-то время обрела также актуальность проблема взаимоотношения Турции с крымскими татарами, отдельные представители которых – противники того, чтобы Крым стал российским – призывали Анкару вмешаться, напоминая об исторических, культурных, религиозных узах, связывавших оба народа – крымско-татарский и турецкий. В конечном итоге турецкую позицию определили, как собственные интересы, так и значимость в турецкой экономике и политике российского фактора.
Турция стала едва ли не единственной страной–членом НАТО, которая не ввела санкции против России. Не поддержала Турция, будучи сама многонациональным государством, антироссийских настроений радикально настроенного меньшинства крымских татар, поскольку это могло принести массу проблем в отношениях с курдами и спровоцировать совершенно нежелательную для Турции ответную реакцию со стороны России. Таким образом, в подходах к весьма болезненным для России вопросам турецкое руководство проявляет здоровый прагматизм, особенно примечательный на фоне позиций европейских стран и даже некоторых партнеров России по ЕАЭС и ОДКБ.
Вместе с тем в России существуют опасения относительно возможности усиления культурно-образовательного, религиозного, политического воздействия Турции на черкесские и другие мусульманские общины Кавказа, Поволжья, Крыма, поскольку это может способствовать развитию радикальных исламистских движений, как в самой России, так и в сопредельных с ней государствах.
Ограниченные экономические и финансовые возможности еще в 1990-е годы не позволили Турции заполнить геополитический вакуум, образовавшийся в южном приграничье России после распада СССР. В последние годы положение только ухудшается: с 2013 г. под влиянием мирового финансово-экономического кризиса в Турции наблюдается резкое замедление темпов роста, снижения курса национальной валюты (турецкой лиры), увеличение безработицы. Сказывается на Турции и общая дестабилизация на Ближнем Востоке, гражданская война в Сирии, рост радикального исламизма, подрывающего нормальное развитие государств региона. Неустойчивой остается ситуация на границе Турции и Сирии, а присутствие почти 2 млн сирийских беженцев в приграничных с Сирией турецких районах, где компактно проживает турецкое религиозное меньшинство (8–10 млн) – алавиты, создает, во-первых, серьезную социальную напряженность в этом регионе, а, во-вторых, грозит шиитско-суннитской конфронтацией.
Иран: прагматизм исламской республики
Исламская Республика Иран (ИРИ) – одна из немногих стран в мире, которой удавалось до недавнего времени максимально дистанцироваться от всех мировых центров влияния и доказывать на практике свою суверенность и субъектность в мировой политике. Немалое значение для подобного внешнеполитического позиционирования Ирана имеет потенциал республики. Он определяется несколькими важными факторами.
Во-первых – это выгодное геостратегическое положение, открывающее Ирану широкие возможности для экономического и политического маневрирования на ближневосточном, кавказском, центральноазиатском и каспийском направлениях. Через территорию ИРИ пролегает наиболее практичный маршрут к открытым морям и единственная сухопутная дорога к арабскому миру. Иран имеет легкий доступ в Китай, Афганистан, Центральную Азию и дальше – на Дальний Восток, что позволяет ИРИ легко подключиться к планируемому проекту исторического «Шёлкового пути», подразумевающего участие в нем также России, центральноазиатских и южнокавказских государств. Иран является единственным из пяти прикаспийских государств (остальные – Азербайджан, Казахстан, Россия и Туркменистан), кто имеет прямой выход к Индийскому океану. При транспортировке энергоресурсов из Каспийского региона это дает Ирану определенные преимущества перед Россией, а также перед его стратегической соперницей – Турцией.
Во-вторых, роль Исламской Республики Иран в региональных и мировых делах определяется в известной мере тем, что Иран является центром мирового шиизма. Его приверженцы в Иране составляют религиозное большинство, а по всему мусульманскому миру численность шиитов в процентном отношении варьируется от 10 до 15% (или, от 130 до 230 млн. человек).
Наконец, в-третьих (но не в последнюю очередь), значимость Ирана обусловлена обладанием им крупнейшими источниками углеводородных природных ископаемых: на Иран приходится 10% доказанных мировых запасов нефти и 15% запасов природного газа. Контроль над таким массивом мировых энергоресурсов позволяют Ирану активно соперничать с ведущими газо- и нефтеэкспортерами, включая сюда и Россию
После падения СССР многие ожидали, что Иран станет ведущим игроком на Южном Кавказе, но этим прогнозам не суждено было сбыться. Армения, Азербайджан и Грузия развернулись на север и запад, войдя в состав европейских структур (ОБСЕ, Совет Европы, Восточное партнерство ЕС), и только Армения стала участницей патронируемых Россией объединений – ОДКБ и ЕАЭС. Иран фактически остался в стороне от процессов, в которые были вовлечены государства Южного Кавказа. Свою негативную роль сыграли и наложенные на Иран Западом экономические санкции. Имело значение и то, что приоритетом внешней политики Ирана остается зона Персидского залива, Ближний Восток, а также регион, условно обозначаемый как АфПак (Афганистан+Пакистан). Иран, однако, заинтересован в выстраивании добрососедских отношений, как с Россией, так и с государствами Южного Кавказа.
Стратегическая цель политики Ирана в этом регионе – недопущение усиления здесь позиций нерегиональных держав, прежде всего – США и Израиля. При этом взаимодействие Ирана со своими соседями по региону определяется множеством факторов, порожденных особенностью двусторонних и многосторонних отношений в семиугольнике: Азербайджан – Иран – Россия – США – Турция – Армения – Грузия.
В отношениях Ирана с Россией немаловажное значение имеет экономический аспект, связанный с возможностью интенсификации взаимовыгодных торгово-экономических отношений. Они облегчаются благодаря запуску на международном уровне процесса разблокирования иранского «ядерного вопроса». Заключенные 24 ноября 2013 года Женевские соглашения стран «шестёрки» международных посредников и Ирана предусматривают прекращение Ираном обогащения урана выше 5% и доступ МАГАТЭ к ядерным объектам в Натанзе и Фордо в обмен на облегчение режима санкций. На этом фоне Москва и Тегеран продолжили обсуждение вопроса о возможности поставок в Россию иранской нефти, а в Иран – российских товаров и оборудования. Россия, в целом уже накопившая определенный опыт в создании уравновешивающих глобальное противостояние балансов и контрбалансов, рассчитывает привлечь Иран к выстраиванию новой и более устойчивой системы региональной безопасности в своем южном приграничье.
Благоприятным фактором является то, что Иран до недавнего времени занимал по проблемам российского Северного Кавказа в целом конструктивную позицию. Официальный Тегеран в свое время поддержал Москву в ее борьбе против сепаратизма и исламистского терроризма в Чечне и вокруг нее. Не осудил Иран и действий России на Кавказе в августе 2008 года, хотя признавать Южную Осетию и Абхазию в качестве независимых государств не собирается, что объясняется, по всей видимости, тем, что в самой Исламской Республике сохраняет свою остроту проблема входящих в ее состав курдов, белуджей, арабов и других народов.
Что же касается отношений Ирана с тремя южнокавказскими, то их следует характеризовать как неоднозначные.
Самое развитое взаимодействие у Ирана – с Арменией, и есть все основания ожидать, что возможное потепление в отношениях между Ираном и Западом (в том случае, разумеется, если удастся согласовать достигнутые 2 апреля 2015 г. в Лозанне договоренности по ядерной программе Ирана) еще больше укрепят экономические связи Тегерана и Еревана. В частности, речь может идти о строительстве железной дороги, которая свяжет Иран и южные регионы Армении, что могло бы послужить хорошим стимулом для развития армянской экономики.
Проблемными остаются отношения между Ираном и Азербайджаном; у них сохраняются взаимная настороженность и недоверие. Баку видит в своем соседе в первую очередь потенциальную региональную угрозу и смотрит на Иран как на пограничное исламское государство, которое может всколыхнуть шиитский юг страны. Для Ирана Азербайджан с его населением в 8 млн человек – подозрительное светское государство, находящееся к тому же в дружественных отношениях с иранским врагом № 1 – Израилем. Опасается Иран и потенциального воздействия Азербайджана на проживающих в северных районах ИРИ этнических азербайджанцев (17-18 млн человек, что составляет 20-25% населения Ирана). У обоих государств есть инструменты давления друг на друга, и следует только надеяться на то, что обе стороны будут проявлять взаимную сдержанность.
В отношениях с Грузией приоритетными для Ирана являются следующие факторы:
— возможность использования грузинской территории для транспортировки нефте- и газопродуктов из Ирана в Европу (в случае нормализации отношений с ней);
— перспектива подключения к транспортному коридору Север-Юг, где Грузия является важным звеном, поскольку имеет выход к Черному морю, что может благоприятствовать развитию ирано-грузино-европейских торговых связей;
— доступ к получению необходимых товаров и технологий и экспорт собственных товаров;
— поддержание региональной безопасности, противодействие этническому сепаратизму и религиозному экстремизму.
Углубление грузино-иранских отношений, в результате чего в руках иранского бизнеса оказалась значительная часть местной экономики, можно рассматривать с разных позиций – как свидетельство экспансии Ирана на те немногие не прикрытые вследствие экономической блокады ЕС/США рынки и как стремление Грузии к налаживанию связей с альтернативными России экономическими партнерами. В открытии же 4 ноября 2011 г. в центре Батуми генерального консульства Ирана можно при желании разглядеть стремление Тбилиси уравновесить в Аджарии турецкое влияние
Иран довольствовался до недавнего времени ролью стороннего наблюдателя в политике Южного Кавказа и принимал весьма скромное участие в событиях, происходивших к северу от его границ. Занимал Иран и достаточно взвешенную позицию по Карабахскому конфликту (напомним, что бывшее Карабахское ханство находилось в составе Персии до 1813 года) – в отличие от другого регионального игрока — Турции. Так что в целом иранская тактика в южном приграничье России отличается сбалансированностью, и ей присуща осторожность. Однако ожидаемая многими нормализация отношений Ирана с Западом делает возможным выход ИРИ из изоляции, его сближение с США и ЕС. Это побуждает соседей Ирана по Кавказскому региону задаваться вопросом: а не изменится ли поведение Исламской Республики, не начнет ли восстанавливающийся Иран активно заниматься прозелитской деятельностью в районах традиционного проживания мусульман?
Представляется, что развитие отношений Ирана с государствами Южного Кавказа в религиозной и политической сферах будет, скорее всего, как и раньше, сдерживаться рядом объективных факторов. Один из них связан с тем, что преимущественно тюркоязычные народы региона, в далеком историческом прошлом входившие с Ираном, бывшим тогда еще Персией, в разные государственные образования, достаточно настороженно воспринимают теократический Иран, нежели Турцию, декларирующую приверженность светской модели. Еще одно препятствие для расширения иранского влияния – присутствие в регионе других государств, уже утвердившихся на этом важном геополитическом пространстве, являющихся соперниками и конкурентами Ирана в региональной и мировой политике. Наконец, Иран имеет слишком незначительный экономический потенциал, ослабленный к тому же многолетними санкциями, чтобы резко усилить свое экономическое влияние в регионе Южного Кавказа. В известной мере это касается и Турции: ее внешнеэкономический и внешнеполитический потенциал, несмотря на возросшие амбиции этой региональной державы, во многом лимитируется серьезными внутренними проблемами, на преодоление которых понадобится и время, и благоприятная мировая обстановка.
Малышева Дина Борисовна, доктор политических наук, главный научный сотрудник Института востоковедения РАН / зав. сектором ИМЭМО РАН
